ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ, ПОСЛЕДНЯЯ
Александр Борисович впечатлительный и легко ранимый человек. Однако шалун... Бывает, что и вспылит, и каверзу подстроит, но тут же возьмет, да и отмякнет душою. Сам-то он отходчив, да окружающие не всегда таковы. И в душе доцента скапливается горечь, оседает, зудит, свербит. А виноват-то сам... Вот вам недавний сюжетец.

Известно, что жена Александра Борисовича, доктор Таня, успешно совмещает занятия медицинской наукой с умелым ведением домашнего хозяйства. Будучи образцовой варщицей клубничного варенья и одновременно, в сфере эстетической, с девических лет выпестованная мужем-дизайнером, Таня предъявляет к товарному виду клубничной продукции высокие требования.

Долгими зимними вечерами Таня готовится к вареньевому сезону и накапливает стеклянные баночки с красивыми крышечками современных очертаний. Именно ей, этой баночной элите, предстоит грядущим летом принять в свои стерильные лона свежесваренное лакомство. Именно им, этим лонам, предстоит подвергнуться тайным ночным набегам сластены-доцента. Короче, лето Таня встречает во всеоружии. Вот и на этот раз, едва дождавшись погожего июньского утра, доцент с супругою отправились на Тишинский рынок, неторопливо и со вкусом обошли торговые ряды, разыскали клубнику наилучшего качества и приобрели шесть килограммов пахучей ягоды звучного карминового цвета. После чего чета рассталась до вечера – Александр Борисович с ароматной покупкой отправился домой, а Таня в лабораторию...

Но перед расставаньем Таня оплошала – огорчила Александра Борисовича неуместным рассказом о некоем подростке того критического возраста, который все еще принято называть пионерским. Для поправки здоровья растущего организма родители отправили несостоявшегося пионера в летний оздоровительный лагерь. Подросток же использовал родительские деньги иначе, чем было запланировано семьею. Вместо того, чтобы укреплять мышцы и легкие игрою в теннис, бегом и плаваньем в стиле брасс, подросток принялся растрачивать свои физические ресурсы, вступив в сомнительные связи сразу с несколькими молодыми воспитательницами. И воспитательницы, в прежней жизни пионервожатые, с охотою принялись обучать подростка совсем не тому, за что было уплочено.

Огорчение Александра Борисовича по-человечески понятно. Обосновано и его раздражение. Ведь и Александру Борисовичу пришлось некогда побывать в пионерской шкуре и у него случались интересные знакомства с воспитателями женского пола нестарого еще возраста. Однако детство Александра Борисовича пришлось на иную, недемократическую эпоху и так далеко, как зашел знакомый подросток, в те времена доценту забредать не доводилось.

В отличие от родителей современного подростка предки Александра Борисовича не снабжали сына пресловутыми изделиями из мягкой и нежной резины. Стеснительному Александру Борисовичу приходилось добывать их самому, заранее зная, какая горечь останется в душе после посещения ближайшей аптеки. Поэтому-то сложившаяся в семье друзей ситуация раздосадовала Александра Борисовича и заставила испытать мучительное чувство раздвоенности, более того, растроенности. С одной стороны, глодала обида за прожитые в тисках тоталитарной морали собственные отроческие годы и мучительно жаль было упущенных шансов и возможностей... С другой - в доценте заговорили сразу двое: педагог-моралист, чуткий воспитатель студенчества, и озабоченный нынешним состоянием нравственности отец собственного сына-тинейджера. Как бы то ни было, но образовавшийся в организме Александра Борисовича дисбаланс породил изрядную порцию адреналина, который в свою очередь вызвал изжогу. Короче говоря, созрела необходимость освободиться от излишков этого токсичного вещества.

А теперь пришла пора вспомнить еще об одном, несправедливо замалчиваемом члене семьи Александра Борисовича - няне Тане. Теперь уж не реконструировать последовательности событий, не вспомнить, которая из них появилась первой в жизни нашего доцента - доктор Таня или Таня-няня. Выбирал ли Александр Борисович жену с именем няни или няню с именем жены? Бог весть! Однако факт остается фактом - жена и няня Александра Борисовича оказались тёзками! И как назло, за какую-нибудь минуту до медицински оправданного эпизода выплескивания прогорклого адреналина няня Таня спросила вернувшегося с рынка и раздосадованного своими и чужими отроческими обстоятельствами Александра Борисовича, как поступить с обнаруженными в кухонном шкафу нарядными баночками, загодя приготовленными женою Таней для расфасовки клубничного варенья.

- В помойку их! Все до единой! Немедленно! - яростно прокричал раздраженный доцент, все еще досадуя на болтливость жены. Вместе с яростным выкриком выплеснулся и забродивший адреналин, а домашний деспот мгновенно обернулся кротким интеллигентом, пуще всего боявшимся причинить страдания ближним

Однако, короткого промежутка между адреналиновым выплеском и возвращением к собственному Я оказалось достаточно для того, чтобы послушная няня отправила хорошенькие баночки доктора Тани в мусоропровод. Стеклянные осколки и жестяные крышечки еще не успели долететь до мусоросборника, а Александра Борисовича от самых кончиков всех четырех мизинцев до нежного пульсирующего темечка уже окатила горячая волна запоздалого раскаяния. Интересно, что горячая эта волна не помешала печени, почкам и селезенке доцента в то же самое время сотрясаться в леденящем ознобе. Под звон крошащейся стеклопосуды и треньканье крышечек доцент разрыдался.

- Что делать, няня? - возопил доцент. А няня... няня судорожно прижала воспитанника к обширной и мягкой груди и прошептала в доцентово ушко: - Я помогу тебе, Сашенька! – И Александр Борисович радостно рассмеялся, то ли от теплого няниного дыхания, то ли от щекотки, то ли от душевного облегчения.

Через десять минут няня с Александром Борисовичем, плотно повязавшись клеенчатыми фартуками с жестяными дворницкими бляхами на груди (по счастью, раритеты эти бережно хранились в обеих семьях, няниной и доцентовой), уже выходили из родного подъезда.

Оба - и доцент, и няня, никогда не гнушались черной работы и не чурались непрестижного времяпрепровождения. Заранее продумав тактику, няня с доцентом принялись обходить просторный двор архитектурного комплекса по его периметру, причем няня двигалась по часовой стрелке, а Александр Борисович против нее. Перелопатив мусорные контейнеры, переполненные отходами жизнедеятельности фешенебельного дома, няня с Александром Борисовичем доверху набили отборной стеклотарой голубые веревочные авоськи крупного плетения. И только после того, как няня прокипятила находки в жестяном баке, а доцент старательно протер их стерильными салфетками, развеселившиеся озорники уселись пить чай с баранками, уверенные, что теперь не то что доктор Таня, но и комар носа не подточит.

А в это время в тихой и светлой лаборатории, на секунду оторвавшись от микроскопа и слегка затуманившись, Таня предвкушала предстоящий вечер, уютный клубничный эксперимент в кругу семьи и, в особенности, его заключительный этап - совместное разливание готового продукта по баночкам. Закручивание баночек хорошенькими крышечками Таня решила доверить мужу. Она знала, как обрадует Александра Борисовича это незамысловатое поручение.

И поэтому, возвратившись со службы на пять минут ранее обыкновенного и с открытою душой ринувшись к своему маленькому стеклянному стаду, Таня опешила... Опешила и отпрянула. Увы, легкомысленные шалуны недооценили зрительной памяти доктора Тани, острого её обоняния и профессионального осязания (все вместе это и называется врачебной интуицией). В секунду Таня не только обнаружила подмену, но и определила помоечное происхождение банок-самозванок. Призвав на помощь незаурядное самообладание женщины и врача, ни на йоту не повысив голоса, Таня внятно произнесла: - Выбросить! Все! Немедленно!

Три простых слова прозвучали с той же необратимостью, что и те, знаменитые, начертанные некогда на стене Валтасарова дворца. Помните? Мене, текел, перес!* Разумеется, автор не проводит параллелей между Александром Борисовичем и последним Халдейским царем, между няниным чаем с баранками и разнузданным пиршеством вавилонским, между златыми и серебряными сосудами, похищенными малоприятным валтасаровым дедушкой Навуходоносором из Храма Иерусалимского и стеклянными банками с окрестных помоек.

Как бы то ни было, но банки, прокипяченные няней и протертые доцентом, ниагарой низверглись в мусоропровод вослед за утренними, Таниными. Под звуки зубодробительного осколочного водопада, адресуясь к мужу, не к няне, Таня сухо подытожила: - Что ж, будешь, как в девятнадцатом веке, есть варенье из банок с пластмассовыми крышками.

В Таниных устах немудрёный житейский приговор прозвучал окончательным медицинским диагнозом. Потупив голову и уйдя в себя, Таня вышла из уютной вечерней кухни, пронизанной последними закатными лучами, и плотно прикрыла за собой аппетитно поблескивающую свежим лаком свежеотремонтированную дверь. Июньский вечер был безнадежно испорчен, Таня огорчена, а чистота клубничного эксперимента нарушена! Такая вот, братцы, оказия** приключилась!

*Мене, текел, упарсин (иначе перес) – слова эти пророк Даниил объяснил следующим образом: Мене – исчислил Бог царствие твое и положил конец ему; текел – ты взвешен на весах и найден очень легким; упарсин (перес) – разделено царствие твое и передано Мидянам и Персам /Дан. V, 26, 28/.
(Иллюстрированная полная популярная библейская энциклопедия. Труд и издание Архимандрита Никифора. Москва. 1891г.)

**Оказия – случай, приключение, притча, притка, неудача. Эка оказия сталась! Вот оказия: мост провалился! (Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля).

Конец