ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Александр Борисович не дурак. Просто он очень доверчивый и трогательный человек. Стоит только Александру Борисовичу появиться на людях, как все чувствуют себя глубоко растроганными. Да и сам Александр Борисович норовит потрогать многое из того, что попадается ему на замысловатом жизненном пути. И нередко делает это совершенно напрасно. Чего стоит хотя бы эпизод с кактусом и его колючкой, которую вздумалось однажды потрогать трогательному доценту. Трудно предсказать, к чему может привести этот врожденный трогательный инстинкт, эта обостренная осязательная потребность незаурядной личности. Вот один из поучительных примеров.

Не так давно довелось Александру Борисовичу очутиться в кресле немолодой уже, но все еще привлекательной женщины-дантиста. Удобно расположившись в современном (априори предполагающем горизонтальное положение пациента) зубоврачебном кресле, расслабившись и погрузившись в сладкую истому, как это всегда случается с Александром Борисовичем на приеме у женщины-врача, доцент с благодарностью вспомнил о жене, докторе Тане, о первой встрече с нею, в очередной раз порадовался тому, что медицинская наука доступна лучшим представительницам рода человеческого. Короче, с удовлетворением ощутил себя истинным феминистом.

Доверчиво раскрыв благоухающий жевательною резинкой Orbit c ароматом австралийского эвкалипта рот навстречу острому взгляду и точной руке дантиста, ощутив беззащитной розовой десной холодок зубоврачебного инструмента, следя краем глаза за игривым солнечным зайчиком, то и дело выскакивающим из круглого зеркальца на длинной ручке, Александр Борисович приготовился кайфовать. В душе Александра Борисовича воцарился покой и женщине-дантисту почудилось, будто между нею и милым пациентом пролетел тихий ангел.

Все складывалось наилучшим образом, как вдруг, в благостную эту минуту, рука Александра Борисовича непроизвольно взметнулась и неожиданно для обоих участников эпизода теплая и сухая ладонь художника и педагога опустилась на плотное и круглое колено женщины и дантиста. Внутренне не подготовленная к прикосновению, взволнованная происшедшим, дантист содрогнулась всем своим тугим и упругим телом, рука ее совершила нечаянное движение и в хищном клюве зубоврачебного инструмента очутился, к удивлению дантиста, зуб книжного дизайнера, еще секунду назад и не помышлявший о расставании со своими немногочисленными собратьями. И если дантист испытала всего лишь удивление, то перед внутренним взором Александра Борисовича разверзлась пропасть, увлекшая сознание доцента в дали, доселе ему неведомые. Произошел катарсис, сравнимый разве что с пресловутым, уже не раз упоминавшимся в нашем повествовании ударом молнии, с неожиданным прозрением и обретением собственного Я.

Тут надобно сделать отступление для того, чтобы поведать читателю о том, что, будучи человеком православным, Александр Борисович не очень-то жаловал приверженцев иных христианских конфессий, а уж тем паче всяких там иудеев-мусульман, буддистов и иже с ними. Но вместе с тем, не в силах превозмочь издержки интернационального воспитания и будучи человеком до обидного терпимым, Александр Борисович позволял себе по отношению ко всем этим заблудшим всего лишь мягкую иронию, не более того. Он вежливо здоровался и даже разговаривал по телефону с неплохими в сущности, но не вышедшими еще на верную дорогу людьми. Что и говорить, толерантного человека видать за версту...

К постулатам же чуждых ему религий Александр Борисович относился хоть и иронично, но снисходительно, удивляясь доверчивости и простодушию иных представителей рода человеческого. Само собой разумеется, что Александр Борисович с трудом сдерживал смех, когда при нем заходила речь о реинкарнации души с соответствующими примочками по поводу ее якобы совершенствования. Хотя друзья Александра Борисовича, втайне от него, неоднократно обсуждали, каким же образом мог сформироваться столь удивительный образец homo sapiens. И нужно сказать, что предположения выдвигались самые смелые... Отныне вопрос этот закрыт. Ибо открылась-таки ретроспектива большого пути, пройденного душою Александра Борисовича. Итак, вот этапы, сквозь которые прошла удивительная душа, нашедшая ныне пристанище под лацканами элегантного твидового пиджака.

Выяснилось, что первоначально Александр Борисович был всего лишь маленькой деликатной амебой, более всего боявшейся потревожить собратьев, в ужасной тесноте кишевших на мелководье чашки Петри, волею судеб оказавшейся их домом, их пристанищем. Не желая доставлять неудобства окружающим, боясь лишний раз толкнуть собрата, маленькое простейшее бесконечно делилось, в результате чего и сошло на нет.

Душа самоотверженной амебы возродилась в тельце паучка, соткавшего кружевную паутинку в углу старинного амбара. В красивую паутинку вечно попадались хорошенькие мушки, жертвы собственного легкомыслия. При несомненной удачливости милый паучок скончался от истощения, потому что от жалости и сочувствия не мог проглотить ни одной неосмотрительной мушки - ему просто кусок в горло не лез.

Из истощенного тельца паучка душа будущего Александра Борисовича переместилась сначала в крохотное крапчатое яичко, а потом уж в покрытое золотистыми перышками хрупкое тельце певчего кенара. Золотистый кенар был так артистичен, так увлечен собственным искусством, что, не зная меры, захлебнулся однажды, подавившись особенно замысловатою трелью.

Вслед за кенаром душа Александра Борисовича воплотилась в маленьком белом пони с рыжеватыми подпалинами. Жизнь свою пони прожил благополучно, получая немало удовольствия от радости детей, которых он неутомимо катал по аллеям зоосада города Глазго. Судя по всему, очаровательным шотландским акцентом, придающим такую пикантность английскому произношению Александра Борисовича наш доцент обязан доброму мохнатому пони.

Между тем, настал час и душа пони, неумолимо продвигаясь по направлению к Александру Борисовичу, ощутила себя новорожденной девочкой, со временем подросшей, но так и не пожелавшей разрушить душевной цельности. В совсем еще нежном возрасте чудесная девочка вступила в орден сестер-бенедектинок, а по прошествии лет стала настоятельницей обители.

И вот поразительный итог странствований и реинкарнаций души, которую для простоты мы будем называть Александром Борисовичем. Скромность маленькой амебы, аскетизм паучка, безоглядная одаренность золотистого кенара, демократичность и доброта трудолюбивого пони, целомудрие монахини - всё это увенчала собою личность доцента Академии Печати, воплотившая вышеперечисленные достоинства и дополнившая их фантастическим набором собственных уникальных черт. Голова кружится от одной только попытки заглянуть в бездну будущего и представить себе дальнейшие приключения нашей души. Лучше уж этого не делать, дорогие мои!

Но не подумайте, будто Александр Борисович как-то переменился с момента вышеописанного катарсиса. Он все тот же, простой прямодушный христианин, атеистов и приверженцев иных вероисповеданий по-человечески жалеет и всегда готов помочь им добрым советом.

Женщина же дантист обрела привычку то и дело легко касаться новообретенного оберега (зуба нашей милой души), уютно поселившегося в нагрудном кармане похрустывающего крахмалом белоснежного халата. Дантист надеется на будущую встречу с необычным пациентом, пообещавшим не забывать гостеприимного кабинета.

следующая глава